Чулковский могильник муромы расположен на левом берегу реки Тужи (правый приток р. Оки), неподалеку от д. Чулково и Звягино Вачского района Нижегородской области. Он был открыт в 1959 г. Е. А. Безуховой (Халиковой), впервые исследовался в 1974 г. экспедицией Мордовского государственного университета под руководством М. Ф. Жиганова (было изучено 9 погребений) (Авдеев и др., 1975. С. 132). Широкомасштабные раскопки могильника велись в 1985-1992 гг. под руководством В. В. Гришакова, всего было исследовано около 100 погребений (Гришаков, 1986). В ходе исследований была собрана богатая коллекция археологических материалов, представляющая важнейшие сведения для истории материальной культуры муромы VIII-X вв. В число наиболее значимых предметов входят женские украшения, предметы вооружения, керамический комплекс. Коллекция тканей из Чулковского могильника также довольно обширна. Ткани из погребальных памятников муромы подробно изучались лишь Л. В. Ефимовой (Ефимова, 1966. С. 127-134). Текстильный комплекс Чулковского могильника специальному исследованию подвергнут не был. В настоящий момент нами были исследованы текстильные комплексы из 7 погребений (приложение 1). Практически все исследованные нами текстильные изделия – шерстяные (в одном случае происхождение волокон неясно, текстиль подвергся сильной минерализации; в другом случае – более вероятно растительное происхождение волокон нитей, из которых изготовлена ткань). Можно выделить ткани, тканые изделия и плетения. Среди тканей подавляющее большинство составляет ткань саржевого переплетения 2/2 различной плотности и с различной толщиной нитей. Л. В. Ефимова считала данное переплетение характерным именно для финно-угорских племен. Однако в настоящее время можно утверждать, что подобные ткани использовались практически повсеместно (Jorgensen, 1992; Pritchard, 1984. P.70), однако финское население использовало их наиболее широко. В двух случаях были зафиксированы ткани ложного репсового переплетения, также крайне характерные для Поволжских финнов изучаемого периода. В одном случае фиксируется также довольно грубая ткань полотняного переплетения с нитями основы, скрученными вдвое. Большая плотность нитей по основе в большинстве исследованных тканей, общая неравномерность плотности нитей являются свидетельствами использования вертикального ткацкого стана. Кроме того, были зафиксированы фрагменты ткани саржевого переплетения 2/2, изготовленную из тонких нитей с равномерной круткой, с высокой плотностью (20-22 н/см) ткани. Их условно можно считать изготовленными на горизонтальном ткацком стане (импортными?), однако этот вопрос требует специального исследования. Тканые изделия представлены лентами, изготовленными на дощечках. Кроме того, в одном случае нами был зафиксирован очень сильно минерализованный текстильный фрагмент. Он был изготовлен вязанием иглой или приспособлением, напоминающим крючок. Вопрос о времени появления крючков для вязания у поволжских финнов еще не решен, изделия, вязанные иглой, также до сих пор не были зафиксированы, однако в тот же хронологический период этот способ получения текстильных изделий зафиксирован на многих памятниках Северной Европы (Нахлик, 1963. С. 264-265; Hald, 1980. P. 285-310; Vajanto, 2003). К сожалению, выяснить однозначно, каким инструментом был произведен данный фрагмент, и восстановить способ переплетения в настоящее время не представляется возможным из-за его сохранности. Текстильные комплексы из 3 погребений (№ 24, 29, 68) представляют интерес еще и потому, что их данные могут быть использованы для реконструкции костюма погребенных. Так, например, по материалам погребений 24, 29 восстанавливаются формы головных уборов, обор. Наиболее интересны, на наш взгляд, материалы погребения 68, исследованного в 1988 г. Это мужское погребение с любопытным комплексом вооружения, в число которого входит, в том числе, железный кинжал в деревянных ножнах – находка крайне редкая для муромских могильников, что иллюстрирует особенный статус погребенного. Связан с кинжалом и также указывает на высокий статус погребенного поясной набор неволинского типа. По Н. Б. Крыласовой, А. М. Белавину они «… представляют собой кожаный пояс шириной 2 - 2,5 см, длиной до 70 см, украшенный на концах пряжкой, наконечником и многочисленными накладками различных форм. К основному ремню прикреплялось от 12 до 16 кожаных привесок размерами 3,5 – 4х10 см. Одна, а чаще три привески, расположенные сзади, украшались тремя накладками-тройчатками, остальные - двумя рядами круглых, Ж-образных или прямоугольных накладок в верхней части и прямоугольными вытянутыми - в нижней. Пояс снабжен одной или двумя низками, состоящими из бронзовых пронизок и бус, завершающимися конической или планчатой подвеской. К поясу прикреплялся кинжал в ножнах...» (Белавин, Крыласова, 2001). Подобные пояса производились в Прикамье и были предметом крайне широкого импорта. Находки отдельных поясных бляшек Ж- и Х- образной формы, а также целых поясов известны на территории Финляндии и Скандинавии (Казанский, 2007). Как отмечают исследователи, на территории производства подобные поясные наборы были почти исключительно принадлежностью женских погребений (Белавин, Крыласова, 2001). Тем не менее, в Скандинавии данные поясные наборы становились принадлежностью мужских воинских и достаточно богатых погребений, «по меткому замечанию Д. А. Мачинского «меняли пол» (Белавин, Крыласова, 2001). Как видим, в муромских могильниках фиксируется та же ситуация: здесь пояс неволинского типа также входит в состав инвентаря мужского погребения. Во время археологического изучения погребения 68 было предположено, что поясной набор был нашит на ткань. В настоящее время повторное исследование материалов погребения позволяет уточнить предварительные выводы и сделать некоторые заключения о покрое костюма погребенного. Всего нами было исследовано 10 фрагментов текстиля (приложение 2). Все они изготовлены из ткани одного типа, поэтому можно предполагать, что они являются частью одного изделия. Прежде всего, стоит отметить, что размер фрагментов не превышает 10х10 см, поэтому все приводимые здесь выводы крайне предположительны. Однако, при исследовании фрагментов были сделаны следующие наблюдения: 1. Исследованная ткань не является подкладкой пояса (не были зафиксированы нити шва и иные приспособления для крепления ткани к поясу – небольшие отверстия на ткани от шпеньков пояса не несут подобной функции; кроме того, фрагменты ткани зафиксированы не только непосредственно под кожаной основой пояса, ареал, в котором отмечена ткань, несколько шире. То, что они присутствуют лишь в области пояса, объясняется консервирующими свойствами бронзы (из которой были изготовлены бляшки); 2. Все исследованные фрагменты текстиля на самом деле представляют собой текстильные конгломераты, в которых отмечены следующие наслоения: луб, кожа, ткань саржевого переплетения в 2 слоя (возможно, проложенные мехом), мех; кожа, ткань саржевого переплетения, мех; кожа, ткань саржевого переплетения в 2 слоя, мех; 3. На одном фрагменте была зафиксирована кромка без каких-либо следов сшивных ниток; 4. На одном из текстильных конгломератов с наслоениями: луб, кожа, ткань саржевого переплетения в 2 слоя, мех на куске меха зафиксирован очень маленький фрагмент ткани полотняного переплетения, отличающийся по цвету от всех остальных фрагментов ткани; 5. На одном из фрагментов ткани на расстоянии 2 см друг от друга отмечены 2 круглых отверстия. Все указанные наблюдения указывают на близость костюма погребенного мужскому костюму, зафиксированному нами во время работы с коллекциями Пановского могильника, хранящимися в Моршанском музее. В мужском погребении 116 нами была зафиксирована отрезная по линии талии одежда, предположительно являющаяся кафтаном аланского типа, но с правосторонним запахом (Павлова, 2012). Одежда из данного погребения была сшита из аналогичной по основным характеристикам (происхождение волокон, переплетение, порядок и направление крутки нити, толщина нитей, плотность ткани по основе и утку) ткани. Ее также опоясывал кожаный пояс с наборными бляшками, а на нижней части ткани фиксировались фрагменты меха. Кроме того, в погребении был отмечен фрагмент холщовой ткани с вышивкой, являющийся, вероятно, частью нижнего слоя одежды. На наилучшим образом сохранившемся фрагменте в центральной части на расстоянии 2,5 см были зафиксированы 2 отверстия. Все указанные характеристики позволяют предположить, что на мужчине из погребения 68 Чулковского могильника был сходный костюм. В данный момент никакие данные не указывают на то, что верхняя одежда была отрезной по линии талии, однако у нас имеются косвенные подтверждения тому, что она была распашной: на одном из фрагментов зафиксирована кромка – то есть край, который не будет осыпаться, при этом швов на нем отмечено не было. Этот край, судя по расположению поясных бляшек, шел по продольной линии – перпендикулярно поясу. Такое возможно лишь в случае, если одежда была распашной. Судя по месту меха в текстильных конгломератах, верхний слой одежды подбивался мехом. Маленький фрагмент холщовой ткани указывает на возможное наличие нижнего слоя одежды из ткани полотняного переплетения из нитей растительных волокон. Таким образом, мужской костюм из погребения 68 Чулковкого могильника можно реконструировать следующим образом. Погребенный был одет в распашную одежду, подбитую мехом и опоясанную ременным набором неволинского типа, к которому крепился кинжал в деревянных ножнах. На шее его была надета серебряная гривна глазовского типа. Ворот одежды застегивался серебряной сюльгамой с крылатой иглой. Кроме того, ворот был вышит оловянной проволокой (в настоящее время исследователи именно так трактуют «оловянный бисер» (Никитина, Ефремова, 2011. С. 16). Под распашной верхней одеждой находился еще один – нижний – слой из холщовой ткани, никакие особенности кроя которого восстановить не удается. На правую руку были надеты бронзовые браслет и спиральный перстень. На ногах погребенного была обувь, украшенная бронзовыми спиральными пронизками. Исследования могильников муромы с наилучшей сохранностью текстиля относятся к дореволюционному и довоенному этапам раскопок, выводы, полученные в ходе этих исследований, бывают спорными, однако они подтверждают, что сделанная нами реконструкция костюма в целом характерна для муромских племен. Так, В. А. Городцов сообщает, что в нескольких мужских погребениях отмечались остатки меховой одежды (Городцов, 1914. С.85, 89). По Ф. Я. Селезневу, «…Полушубок, кафтан, равно как тулуп и «чепан» дошли до нас почти в неизмененном виде от старины и могут быть отнесены целиком к последней. Также не изменилась и ткань сукна из овечьей шерсти «в елку», как ткется толстый холст на онучи. В Максимовском детском погребении сукно оказалось более тонким, а холст в качестве нижней одежды и в других случаях попадается довольно часто. На головном уборе женского погребения у Перемиловской пустыни оказались даже ленты….» (Селезнев, 1925. С. 25) Следует отметить, что для исследуемого хронологического периода кафтан является довольно распространенным типом мужской верхней одежды на крайне широкой территории: от ареала салтово-маяцкой культуры до Скандинавии (Михайлов, 2005. С.56-65). Древнерусские кафтаны некоторое время назад стали предметом крайне пристального изучения, что позволило выделить эту форму одежды даже в тех находках, которые изначально трактовались иначе (Михайлов, 2011. С. 166-177). Поэтому кажется весьма логичным использование данного типа одежды и на территории расселения муромы. Разумеется, утверждать однозначно, почему мурома начинает использовать данный тип верхней одежды, невозможно (имеющиеся данные крайне недостаточны для подобного рода выводов), однако наиболее вероятным кажется вариант двойного заимствования: племена среднецнинской мордвы, постоянно находившиеся в контакте с племенами салтово-маяцкой культуры, перенимают данный тип верхней одежды у аланских племен, а мурома, в свою очередь, заимствует его у мордвы. Таким образом, материалы погребения 68 Чулковского могильника прекрасно иллюстрируют широчайшие контакты муромы с представителями иных племен (мордвой, прикамскими племенами, салтово-маяцкой культурой), а также демонстрируют способность данного племени легко усваивать иноплеменные элементы материальной культуры и модифицировать их в связи с собственными нуждами.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Авдеев А. М., Богачев А. Ф., Жиганов М. Ф., Зеленеев Ю. А. Раскопки в Горьковской области // АО, 1974. – М., 1975. Белавин А. М., Крыласова Н. Б. Неволинские пояса в системе международных связей // Материалы 5 чтений памяти Анны Мачинской. Старая Ладога – СПб, 2001. Городцов В. А. Археологические исследования в окрестностях г. Мурома в 1910 году // Труды Императорского московского археологического общества. – М., 1914. Гришаков В. В. Отчет о работе Чулковской археологической экспедиции в Горьковской области и Мордовской АССР в 1985-1992 гг. – Архив ИА РАН. Ефимова Л. В. Ткани из финно-угорских могильников I тыс. н. э. // КСИА. – 1966. – № 107. Казанский М. М. Курганы Старой Упсалы и Восточный путь // Новгород и Новгородская земля. История и археология. – Новгород, 2007. – Вып. 21. Михайлов К. А. Древнерусские кафтаны «восточного типа (мода, происхождение, хронология) // Вестник молодых ученых. –2005. –№ 1. Михайлов К. А. Находка раннесредневековой одежды «восточного» типа из Старой Ладоги // Новгород и Новгородская земля. История и археология. – Новгород, 2011. – Вып. 25. Нахлик А. Ткани Новгорода. Опыт технологического анализа // МИА. – 1963. – № 123. Никитина Т. Б., Ефремова Д. Ю. Особенности погребений с орудиями литья на марийских могильниках IX-XII вв. // Финноугроведение. – Йошкар-Ола, 2011. – Вып. 2. Павлова Н. А. Мордовский мужской костюм по материалам погребения 116 Пановского могильника VIII-XI вв. // Stratum Plus. 2012. – № 6. (в печати). Селезнев Ф. Я. Археологические исследования в окрестности Мурома. Культура финнов средней Оки // Труды Владимир. гос. обл. музея.– Владимир, 1925. – Вып. II. Hald M. Ancient Danish Textiles from Bogs and Burials. – National Museum of Denmark, 1980. Vajanto K. Euran emännän neulakintaat. Tutkielma luistarin haudan 56 neulakinnasfragmenteista. – Pro gradu–tutkielma. Helsinki, 2003. Jorgensen L. B. North European textiles until AD 1000. – Aarhus University Press, 1992. Pritchard Frances A. Late Saxon textiles from the city of London // Medieval Archaeology, 1984. – № 28.
Раздел: Археология Дата публикации: 23.08.2013 02:39:30
Вас могут заинтересовать другие материалы из данного раздела:
Керамический комплекс Лядинского могильника
В 1869 году при строительстве железной дороги Тамбов – Саратов, был обна-ружен Лядинский могильник принадлежащий древней мордве. В 1888 г. работы на могильнике проводил В.Н. Ястребов. Судя по отчёту, в погребениях им было обнаружено 86 глиняных сосудов. Однако для нашего исследования доступны только те, которые попали в иллюстрации отчёта (пять сосудов). Спустя сто лет, в 1983 – 1985 гг. на могильнике производила работы Р.Ф. Воронина. Она так же об-наружила 30 сосудов. Всего же было найдено около 116 горшков. В результате всех работ был накоплен большой материал по истории культуры и быта народа оставившего этот могильник. К сожалению, мы не имеем возможности получить доступ ко всему керамическому материалу из всех раскопок в связи с тем что, часть материала со временем была утрачена. .
Байбек - новая стоянка развитого неолита в Северном Прикаспии.
Обследование песчаных массивов, расположенных севернее р. Кигач Красноярско¬го района Астраханской области позволили выявить в 5 км на север от пос. Байбек в дефляционной котловине археологический материал: фрагменты грубых лепных керамических сосудов и каменные изделия. Размеры котловины с севера на юг 250 м, с запада на восток - более 300 м, она расположена в южной части разрушенного бархана значительных размеров: с севера на юг его протяженность око¬ло 1000 м, с запада на восток — до 400 м..
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ КУЛЬТУР ЛЕСОСТЕПНОГО НЕОЛИТА И СТЕПНОГО ЭНЕОЛИТА ПО МАТЕРИАЛАМ СТОЯНКИ ЛЕБЯЖИНКА I
В эпоху неолита, Самарское Поволжье было лесостепной территорией. Непостоянство климатических условий региона отодвигало границу леса и степи на север во время засухи и на юг во влажный период. Люди шли за привычной им экологической нишей. Этим можно объяснить присутствие в нашем регионе обособленных групп племён с гребенчатыми традициями изготовления керамики, культурами украшавшими сосуды накольчатым орнаментом, и местным населением сохранившим традиции неорнаментированной керамики. Это многообразие нашло своё отражение в материалах стоянки Лебяжинка I. .
В 2011 году в Вурнарском районе Чувашии, на длинном узком мысу надпойменной террасы р. Ср. Цивиль между деревнями Сендимиркино и Буртасы краеведом И.Г. Павловым были найдены предметы, относящиеся к женским нагрудным и головным украшениям конца раннего железного века, которые были сданы в Чувашский государственный институт гуманитарных наук. С целью проверки данного местонахождения в мае 2012 года отрядом Археологической экспедиции ЧГИГН (Н.С. Березина, Е.П. Михайлов, Н.С. Мясников) были проведены разведывательные работы. В результате был обнаружен могильник II-III вв. н.э. и предшествующее ему селище того же периода. В июне 2012 года АЭ ЧГИГН в составе Е.П. Михайлова и Н.С. Мясникова при участии научного сотрудника Института истории АН РТ Д. Г. Бугрова (Казань) проводила дополнительные исследования на данном археологическом памятнике. Общая площадь раскопа составила 56,25 м²..
Погребальный ритуал женских погребений Усть-Узинского 2 могильника III-IV вв. в Верхнем Посурье
Погребальный обряд в период формирования древнемордовской культуры до настоящего времени не являлся предметом специального анализа, в ряде работ он рассматривался в контексте публикаций конкретных памятников. Определенная работа в этом направлении была проделана В.И. Вихляевым на материалах пензенской группы могильников (Вихляев, 1977), которая опиралась на результаты раскопок М.Р. Полесских 50–60-х. гг. XX в., методика которых вызывает неоднозначные оценки..
Археологические памятники мордвы к юго-востоку от г. Пензы (предварительное сообщение)
Окрестности г. Пензы уже довольно давно привлекали внимание археологов. О том, что на территории, занятой до настоящего времени лесной растительностью, к во-стоку от г. Пензы, прослеживаются следы древних поселений, было известно, по мень-шей мере, с конца XIX века. В этом районе в 1890-х гг. работал В.М. Терехин, член Пен-зенского губернского статистического комитета, краевед и археолог-любитель, а в 1920-х гг. вела раскопки Н.И. Спрыгина, сотрудница Пензенского краеведческого музея, крае-вед и археолог (Белорыбкин, Кишинская, 1995, с. 6-8). После 1920-х гг. интерес исследо-вателей к окрестностям города Пензы на некоторое время ослабел, однако в 1950-х гг. эта территория попадает в поле зрения М.Р. Полесских, профессионального археолога, сотрудника Пензенского краеведческого музея. .
РАССЕЛЕНИЕ МОРДВЫ-ЭРЗИ В I ПОЛОВИНЕ II ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ
При изучении материалов средневековых мордовских могильников обращает на себя внимание то, что на исконных эрзянских и мокшанских землях с середины XIII века происходит постепенное уменьшение, как объёма погребального инвентаря, так и количество самих погребений. Погребений же, чётко датируемых исследователями XV веком практически не зафиксировано. Напрашивается версия о средневековом кризисе развития мордовского этноса. Статья Н.М. Арсентьева и В.И. Вихляева как раз посвящена данному вопросу. В ней авторы, на основании письменных и археологических источников связывают обезлюдение мордовских земель с Золотоордынским, а позже с Казанским влиянием. (Арсентьев, Вихляев, 2011. С. 26-29.) Наша работа – попытка на основании различных источников (археологических, письменных) рассмотреть социально-политические события, повлиявшие на расселение мордвы-эрзи в XII – XVI веках. .
ОРУДИЯ ТРУДА И ПРЕДМЕТЫ ВООРУЖЕНИЯ С ЗАПАДНЫХ РАЙОНОВ РЕСПУБЛИКИ МОРДОВИЯ
В данной работе вводятся в научный оборот находки с археологиче-ских памятников расположенных в западных районах Республики Мордо-вия, находящиеся в частных коллекциях и обнаруженных частными лицами в районах сел: Мордовские Парки, Старое Девичье, Лосевка, Кулишейка, Юрьевка, Ефаево, Шаверки, Пальцо, Тенишево, Учхоз, Куликовка..
К ВОПРОСУ О ЗНАЧЕНИИ МАТЕРИАЛОВ РАННИХ МОГИЛЬНИКОВ НИЖНЕГО ПРИМОКШАНЬЯ В ЭТНОКУЛЬТУРНОЙ ИСТОРИИ ПОВОЛЖСКИХ ФИННОВ.
Разработка проблем происхождения и ранней этнической истории финского населения западной части Среднего Поволжья породила весьма широкий круг вопросов. Позиции отдельных исследователей на их разрешение носят во многом дискуссионный характер..
ПРОНИКНОВЕНИЕ ГЕОМЕТРИЧЕСКИХ МИКРОЛИТОВ В СРЕДНЕДНЕПРОВСКУЮ ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНУЮ ОБЛАСТЬ ПОЗДНЕЙ ПОРЫ ВЕРХНЕГО ПАЛЕОЛИТА: МИГРАЦИЯ ЛЮДЕЙ ИЛИ МИГРАЦИЯ ИДЕЙ?
На рубеже XX–XXI веков в бассейне Днепра на р. Сейм (N51°38´54´´, O35°30´34´´) был открыт и частично исследован новый куст памятников верхнепалеолитической эпохи, получивший по ближайшему селу наименование микрорегион Быки (Чубур, 1998, 2000, 2001; Григорьева, Филиппов, 1978; Гаврилов, Ахметгалеева, 2004 и др.). Археология, геология и радиоуглеродный метод датируют этот куст стоянок постграветтом – максимумом поздневалдайского похолодания (21000-16000 л.н.), исключение представляет лишь более поздняя стоянка Быки 5 (конец верхнего палеолита). Памятники важны для понимания доистории центра и юга Восточной Европы на протяжении начала поздней поры верхнего палеолита. .
